Творчество поклонников

Евгений Волард - Накануне осени

Добавлен
2006-06-29 18:39:53
Обращений
8941

© Конкурс Апокалипсис чужак дорога "Евгений Волард - Накануне осени"

    Но там снежный шторм был. Хотя…
    — В тюрьме там кто-то сидел.
    — Не, тюрьма была в «Зелёной миле». Там ещё здоровый такой негр играет.
    — Это в «Побеге из Шоушенка» негр в тюрьме си…
    Говоривший запнулся на полуслове, будто бы удивился чему-то, только что пришедшему на ум. Поднялся со стёганого одеяла и вышел вон из библиотеки.
    — Приспичило, — хмыкнул мужчина со сломанной рукой. Он изредка посматривал на своих спасителей, ребят лет двадцати, всё пытался подобрать правильные слова благодарности, но в голову лезла всякая чушь вроде «по гроб жизни» и тому подобного. Он вкратце знал их историю: возвращались под утро из городского ночного клуба, гнали машину наперегонки с грозой… чтобы увидеть как оседает и превращается в гору обломков их панельный дом. Слова сочувствия застревали в глотке при виде угрюмых лиц.
    Когда ни через пять, ни через десять минут так внезапно ушедший собеседник не вернулся, мужчины решили сходить на перекур, заодно глянуть пропавшего. Горы барахла никто обходить не захотел, позвали пару раз в темень и вернулись ни с чем.
    — Поскорее бы МЧС…
    — А вдруг везде так? На всех одного МЧС не хватит.
    — Если везде, то в городах ещё хуже.
    — Точно. Чем больше город, тем поганее.
    Тихо сидевшая в уголке полная женщина, отложила книжку и поспешным шагом направилась к двери. Марина устремилась следом. Женщины, впрочем и мужчины тоже, предпочитали ходить в туалет в компании. Марина возвратилась одна.
    — Я за ней, а её и след простыл, — недоумевала она. — Без фонарика, одна…
    Оттолкнув с прохода Марину, из библиотеки сбежал ещё один человек. Мужчина, потерявший всю семью, слёзно об этом рассказывавший, пока ему бинтовали разбитую голову, а затем надолго замолчавший.
    — Как крысы с тонущего…
    Застонав, начал подниматься Григорий.
    — Лежать! — велела Марина, бросаясь к нему. Он пытался преодолеть сопротивление, но собственная слабость и настойчивость женщины оказались сильнее.
    Сенечка на коленях подполз к матери похвастаться красивой картинкой в журнале. Взор Григория прояснился, когда его коснулась нога дебила. Он с изумлением воззрился на Маринины руки на своей груди.
    — Здесь же люди!
    Сенечка захихикал, подхватывая смешок матери. Положив журнал на живот Григорию, он погрузился в мир улыбающихся ему людей. Ему ничуть не мешало, что «стол» кряхтит и ворочается.
    Период относительного спокойствия не продлился долго.
    В библиотеку ворвался окровавленный человек. Там, где кровь смешалась с пылью, лицо покрывала грязно-охристая кашица. Марина с трудом узнала Никиту Ковальчука, в прошлом году он менял здесь несколько прогнивших досок.
    — Он ведёт их сюда. Надо забаррикадировать окна и двери… Нет, нельзя. Могут сжечь, как староверцев. Оружие есть? Какое-нибудь? Ну, хоть ножи-то у вас найдутся?
    — Мужик, ты чё несёшь?
    Ковальчук метался от одного окна к другому, просвечивая щели фонариком.
    — Хорошо. Две стены глухие, второго входа нет. Ставни закрыты, на окнах решётки, а с той стороны мебель. Очень хорошо…
    — Никита, — настойчиво звала его Марина, пока он наконец не обернулся. Казалось, целую вечность растерянно хлопал глазами, затем стал рассказывать:
    — Не знаю, кто он. Не здешний — точно… Я искал кляссеры. Третий этаж, он ведь прямо под ногами. Вдруг, думаю, хоть один целый. У меня редкие марки есть… А их толпа. Идут, и он за ними, как будто бы даже не поспевает. Но на самом деле это он ведёт их, сразу ясно. Остановились у горящих шин — я для розысков запалил, — вокруг этого высокого сгрудились, кивают, а он сюда, то есть, в библиотеку тычет… Тут собачник наш, вы его знаете, у него ещё псина как у Электроника, к ним прибиться хотел. Окружили, как вороны, а длинный опять в сторонке очутился, вроде как ни при чём. Сначала толкали старика по кругу, мы такую забаву в школе «карусель» называли, а затем… камнями забили. Меня за куском лестничного пролёта никак заметить не могли. Но этот только посмотрел в мою сторону и остальные сразу подбираться стали. Я драпанул. Вслед камнями кидали. Один, вот попал… Скоро придут… Больше ничего не знаю. Не знаю за что собачника и меня хотели…
    — За то, что у тебя нет этого, — произнёс Григорий. Все глаза в читальном зале с ужасом всматривались в уродливый иссиня-бардовый рубец. — Появилось, когда я увидел того, о ком сейчас говорилось…
    — Все, кто ушёл… — начал мужчина со сломанной рукой.
    — Я тоже так считаю. И меня рвёт изнутри, как удрать хочется. За Сенечку держусь, как за якорь.
    Только сейчас, после подсказки, многие заметили, что левая рука Григория крепко вцепилась в плечо дебила.
    — Андрей, я видел, у тебя финка есть…
    Один из угрюмых парней молча протянул нож. Второй продолжал терзать мобильный телефон. Давно стало ясно, что никуда не дозвонится, но он не сдавался.
    — Мариша, зелёнки или йода на руку. Молчи!.. Спасибо, родная. Тряпку какую-нибудь на пол… Всё. Отворачивайтесь… Сенечка, садись мне на ногу.
    Марина не последовала совету отвернуться, смотрела во все глаза. Григорий сделал П-образный надрез, полностью охвативший шрам, подрезал кожу с торца. Пальцы скользили в крови, никак не получалось ухватиться.
    — Сейчас!
    Марина устремилась к чемоданчику с инструментами, оставленному Мусаиновым, когда он ладил свет. Сказал, что у него в мастерской этого добра навалом, тащить обратно не хочется. Марина плеснула на пассатижи йодом, протянула Григорию. Он криво улыбнулся, прикусывая книжку в мягкой обложке.
    Двое парней всколыхнули оцепеневших людей.
    — Вам сказано: сейчас сюда придут. Старика не пожалели и вас не будут. Шевелитесь! — прикрикнул Андрей.
    Вокруг затопали, заходили туда-сюда. Чего-то обсуждали, предлагали. Выходили на улицу. Стало полегче. Трудно быть в центре внимания, а так… Григорий рванул пассатижи вниз. Затрещала сдираемая кожа. Зубы прокусили книгу наполовину, из глаз побежали слёзы… и стало всё безразлично. Он плавал в серебристой пустоте, чуть поодаль парил незнакомец.
    Не получилось. Одна треть шрама оставалась не сорванной, ещё жила на руке, отравляла. Марина подняла выпавшие из обессиленных пальцев пассатижи. Дёрнуть не хватило мужества — тянула медленно, под тонкой жировой прослойкой вздулись узловатые вены. Затем отрезала финкой жуткий прямоугольник кожи. Подцепила остриём и бросила в топку буржуйки.
    Григорий очнулся, когда Марина заканчивала перебинтовывать руку. На белом коконе расплывались алые пятна. Кроме Сенечки в читальне больше никого не было, из книгохранилища доносилась колыбельная. Григорий поцеловал Марину в ладошку. И в губы, когда она наклонилась.
    — Ты у меня самая смелая, — сказал он.
    — Потому что люблю.
    — Сильно-сильно, — поддакнул Сенечка.
    Они засмеялись. Григорий услышал говор голосов снаружи, на лицо наползла суровая решительность. Поднялся, цепляясь за столик.
    — Уже пришли?
    — Стоят. Человек семьдесят, в темноте трудно понять. Может, больше.
    — А этот… чужой с ними?
    — Я не видела. Наши костры разожгли, так бы вообще ни черта не рассмотрели. Эти-то по темени припёрлись. Ни фонарика, ни факела. Как не поубивались по дороге?!
    — Чего надо не говорят?
    — Восхочет он некрещёную невинную душу… — Сенечка занозил палец, подгоняя таракана с куколкой. — Сильно-сильно укололся.
    — Не спрашивай, — попросила Марина изумлённого Григория.
    Пошатываясь, он направился к порогу. Вещающий дебил — это что-то!.. Но почему-то недосказанные слова казались правдой.
    Снаружи грохнуло, десятки голосов взорвались эхом. Двери с треском распахнулись. Ломясь по трое, подминая друг друга, кто с рёвом, кто матерясь на чём свет стоит, в библиотеку рвались насмерть перепуганные люди. Григория сшибли с ног, уже лёжа, сквозь частокол перешагивающих через него ног, он увидел, как Андрей запирает толстым брусом двери. Снаружи будто взвыла гиена.
    — Дробью! В лицо! Женщине! — стенал мужчина со сломанной рукой, вжимаясь в стеллаж с фантастикой. — Нельзя так. Нельзя…
    — Ларису застрелили, — голос и поднимающие с пола руки Марины возникли одновременно. — Просто так. Сказали, чего хотят и сразу начали палить.
    — Им понадобится не больше пяти минут, чтобы освободить доступ к окнам. Насчёт крепости решёток тоже не стоит обманываться.
    Что будет дальше знали оба… знали все.
    — Требование чужака озвучено. Кто-нибудь из наших согласен отдать ребёнка?
    — Гриша… Тебя вышвырнут на улицу, если посмеешь задать этот вопрос.
    — Всё-таки делили нас не с бухты-барахты… Тогда всё просто.
    — Что просто?
    — Отбиваемся, пока пупок не развяжется. Потом открываем газовые баллоны.
    Его услышали, хоть Григорий и не повышал голос. Стало ли на несколько секунд чуть потише или люди просто ждали, когда кто-то озвучит общую позицию. Без лишних вопросов поняли, что вентили откручивает тот, кто в критический момент будет ближе. Сразу улеглась суматоха. Григорий вернул Андрею финку, кулаками как-то привычнее.
    Нападение, как ни ждали, произошло неожиданно. Распахнулись ставни, десятки рук вцепились в каждую решётку. В считанные секунды с последней преградой было покончено. Из четырёх окон, точно стая крыс, в читальный зал хлынула безумная орда. Внутреннее пространство моментально наполнилось визгом и рычанием. Марина не могла поверить, что в её библиотеке, прибежище культуры, друг друга убивают люди.
    Мужчина со сломанной рукой обрушил кочергу на голову верещащего в исступлении противника. Марину обрызгало тёплым. Под ноги бросился мужичок в душегрейке, совсем недавно он ярился восстановить суровую справедливость, теперь пришёл отбирать у матери ребёнка. Над ним возник Ковальчук, столовый нож из сервиза полоснул по шейной артерии. Мужчина не ждал конца: в следующую секунду плечом к плечу с лысым толстяком встречал у оконного проёма очередного обращённого во зло.
    Крышу топтали десятки ног, с потолка сыпалась штукатурка. Эти пока безопасны, подумала Марина. Никаких чердачных лазов в библиотеке отродясь не было, только с улицы.
    Мимо проскакал Сенечка, весело хлопая в ладоши. Среди звуков убийства и хрипов агонии его смех резал уши. Марина хотела перехватить сына, но он растворился в копошащейся гурьбе. Невесть чья рука пришибла её поленом. Марина скользнула на пол, извиваясь точно слепой уж, пробралась в закуток с газовой плитой.
    Григорий чувствовал, что под его могучими ударами ломаются кости. Он был великаном в стране лилипутов, крушил врагов без счёта и без устали. Ушла боль от ножевого ранения, больше не хотелось отрубить правую руку, свирепо истязающую сознание, только громить и громить отступников, напролом прущих в какой-то сонной одури.

Оценка: 0.00 / 0